Березин, Н. И. Пешком к карельским водопадам
Год описания: 1903
Титульный лист и обложка
С. 18
Вознесенье: пристань и барки.
Около пяти часовъ вечера «Кивачъ» сталъ подходить къ пристани Вознесенье. Прямо впереди открылось Онежское озеро. Онего по здѣшнему. Вознесенье представляло оживленную картину грузовой деятельности. Громадная, но дрянная деревянная пристань съ разными мостками была завалена дровами, мѣшками и разными грузами. По ней во всѣ стороны сновалъ народъ, толпы котораго густо облепили то место, куда причалилъ «Кивачъ». Здесь намъ предстояло остаться до часу ночи, потому что «Ки-
С. 19
вачъ» забиралъ дрова и грузъ. Едва сбросили сходни, какъ мы поторопились сойти на берегъ и отправились наблюдать жизнь и людей.
Сейчасъ же за пристанью открывается конецъ Онежскаго обходного канала. Узкая насыпь отдѣляетъ его отъ озера и отъ устья Свири. Озеро и рѣка были усѣяны барками всѣхъ фасоновъ, которые мѣстами сгрудились въ длинные ряды; тонкія мачты ихъ съ красными вымпелами, рангоуты гальотовъ, пароходныя трубы, да какія-то высокія сооруженія, должно быть подъемные краны для грузовъ, тянулись въ небо. По рябившей водѣ сновали лодки, звучали ровные удары и всплески веселъ, и далеко по глади водъ неслись во всѣ стороны крики лодочниковъ и бурлаковъ. По каналу медленно, точно сонная, двигалась громадная барка, которую тянуло за длинную привязанную къ вер-
Конная тяга на Онежскомъ каналѣ.
хушкѣ мачты бичеву нисколько жалкихъ лошадокъ въ веревочной сбруѣ. Сзади шелъ оборванный мальчишка, нахлестывавшій клячъ кнутомъ, а въ сторонѣ у полѣнницы дровъ. понуря голову, смирно и неподвижно, уставивъ кроткія стеклянныя глаза въ одну точку, стояло еще нѣсколько такихъ бѣдныхъ конягъ; шерсть лѣзла съ нихъ клочками, обнажая стертую кожу и ребристые впалые бока. За что страдаютъ эти несчастныя лошади? За то, что люди не хотятъ подумать и улучшить и ихъ и свое положеніе. Тысячи тощихъ клячъ, продаваемыхъ на эту службу за негодностью къ другой или за болѣзнью, кончаютъ свое жалкое существованіе на этой тягѣ, распространяя далеко во всѣ стороны страшную сибирскую язву. И всетаки конная тяга не вывелась еще на всей системѣ.
С. 20
Само Вознесенье лежить но ту сторону канала. Къ нему велеть плавучій мостъ, который сейчасъ но случаю прохода барки отведенъ въ сторону. Толпа людей скопилась на томъ и этомъ берегу—это бурлаки и судорабочіе, да бабы торговки. Скоро
Бурлаки на каналѣ.
мостъ навели, и мы перебрались на ту сторону, обозрѣли обелискъ, воздвигнутый строителямъ канала, не тѣмъ, которые по колѣно въ водѣ махали лопатой и дрогли въ сырыхъ землянкахъ, а тѣмъ, кто въ роскошномъ кабинетѣ указывалъ перстомъ на го-
Начало Онежскаго канала, съ памятникомъ строителямъ его и плавучимъ мостомъ.
товый планъ. Рядъ домовь выстроился вдоль набережной, мимо ходили и шмыгали разные люди, въ числѣ которыхъ было немало «Спиридоновъ — поворотовъ», «рѣшенныхъ столицы», мотавшихся здѣсь на ироходѣ. Изъ зданій наше вниманіе привлекла
С. 21
«Народная чайная и читальня», куда мы и завернули. Здѣсь въ двухъ большихъ комнатахъ съ маленькими настежь отпертыми окнами, за грязными столами, заседало нѣсколько компаній бурлаковъ. По стѣнамъ висѣли картины патріотическаго и религіознаго содержанія, въ томъ числѣ «Семь тяжкихъ гроздовъ пьянства», расчитанныхъ на то, чтобы всякій по прочтеніи ихъ немедленно ужаснулся и оставилъ бы навсегда пагубное пристрастіе къ горячительнымъ напиткамъ. Публика, очевидно, привыкла къ этому заведенію и знала, какъ держать себя: такъ шапки мужики клали на полъ возлѣ стула, сунувъ туда же платокъ, а дѣвушекъ, подававшихъ чай, величали «барышнями». Но привычка къ забористымъ словамъ брала свое, и изъ устъ гостей то и дѣло вырывались крѣпкія выраженія. Такія же выраженія слышались съ улицы, гдѣ у воротъ стояли и сидѣли аборигены Вознесенья обоего пола и разныхъ возрастовъ, вступавшіе въ оживленныя препирательства съ прохожими. Изъ чайной мы вернулись на пристань, гдѣ готовился отвалить «канальскій» пароходъ, судно совершенно особаго типа, приспособленное къ хожденію по каналу. Это сооруженіе напоминало скорѣе большую плавучую кухню. На плоскомъ днищѣ стояли двѣ каюты съ лавками внутри, совершенные вагоны. Между ними помѣщалась машина — нѣчто вродѣ плиты съ трубой съ пузатой сѣткой наверху, чтобы не пропускать искры. Обѣ каюты были покрыты общей крышей, перегороженной какими-то дугами изъ толстаго желѣза. Все судно было обсыпано пассажирами, какъ мухами. Горы ящиковъ, корзинъ, узловъ, узелковъ едва позволяли двигаться, и курьезно было видѣть, какъ среди сценъ прощанія и проводовъ изъ черной дыры въ полу страннаго сооруженія вылѣзалъ грязный равнодушный машинистъ, Харонъ этой ладьи.
– Скажите, пожалуйста, на что эти дуги наверху?—спрашиваю я у празднаго матроса послѣ напряженной попытки самому разгадать ихъ назначеніе.
– То што ходитъ онъ по каналу, а канаты пропущаетъ надъ собой, такъ чтобъ не задѣвали.
– Такъ. Ну, а труба зачѣмъ такая?
– Труба? То што ходятъ барки съ сѣномъ и дровами, а отъ него искры, и можетъ сделаться пожаръ.
– Да вѣдь искры сквозь такую сѣтку пролетятъ!
– Извѣстно пролетятъ. Ну да вѣдь форма.
– А скоро ходитъ эта машина?
С. 22
– Эта машина ходитъ не более 9 верстъ въ часъ, скорей не дозволено, потому что отъ нея волны идутъ и каналъ размываютъ.
Въ это время странное сооруженіе сипло рявкнуло три раза, подъ нимъ что то забултыхало, и оно тронулось въ путь-дорогу, а мы вернулись на свой «Кивачъ». Тамъ шла оживленная работа: съ одного борта матросы возили на тачкахъ здоровыя круглыя поленья, которыя складывали тутъ же на палубе, пока она не стала похожей на дровяной дворъ, а къ другому борту подвели громадную барку съ крышей. Сквозь снятыя доски крыши видна была внутренность: тамъ на дне лежали несчетные мѣшки и мѣшечки съ мукой, кучка людей съ фонаремъ возилась въ одномъ углу, откуда по узкой доске двигалась на пароходъ вереница бурлаковъ съ мѣшками на спинахъ. Порожніе подходили, подставляли дюжую спину, на которую двое другихъ сажали куль или четыре маленькихъ мѣшка по пуду каждый, и бурлакъ, крякнувъ и поправивъ ношу, дробнымъ шагомъ бѣжалъ наверхъ. Работали быстро, страстно, даже, можно сказать, весело.
– Почемъ получаете?
– Полкопѣйки съ пуда.
– А сколько въ кулѣ?
– Четыре пуда.
– Много-ли зарабатываете?
– И рупь и два.
Чтобы заработать одинъ рубль, надо перетащить на собственной спине 50 такихъ мѣшковъ по четыре пуда каждый, итого 200 пудовъ. Можно себе представить, во что превращается бурлакъ къ вечеру. Некоторые изъ нихъ, улучивъ свободную минуту, отходили въ сторону, вытаскивали изъ кармана бутылку съ водкой, и подкрепляли себя изъ горлышка. Да, каторжная работа!
Скоро перегрузку кончили. «Кивачъ», представляя съ одной стороны дровяной дворъ, превратился съ другой въ мучной лабазъ. Люди съ фонаремъ вылѣзли наверхъ, заложили дыру досками, и вскоре барка, отпихнувшись отъ парохода, отошла въ сторону.
Суета работы по мѣрѣ того, какъ темнело, сменялась вечернимъ времяпрепровожденьемъ. На баркахъ рабочіе разселись кучками на корме вокругъ чашекъ съ пищей. Какой-то весельчакъ, взгромоздившись на высокій руль барки, наяривалъ на гармоніи
С. 23
задорный плясовой мотивъ; на сосѣдней баркѣ отужинавшій бурлакъ, покуривъ цыгарку, вышелъ на помостъ и, мягко притоптывая веревочными лаптями, началъ выдѣлывать разныя колѣна, заражая своимъ весельемъ сосѣдей, а на носу кучка другихъ, громыхая какими-то цѣпями, заполняла темневшее пространство горластой руганью. Но небо темнѣло. сквозь бѣлую тьму скромно замерцало надъ озеромъ нисколько звѣздъ, и утомленные дневной тревогой люди понемногу отходили къ сну. Замолкла гармошка, опустѣли палубы барокъ, по темной водѣ перестали ходить лодки, и все Вознесенье понемногу погрузилось въ сонъ. Заснуло и Онего; водная гладь его исчезала вдали въ полумракѣ бѣлой ночи, сливаясь съ небомъ и одѣтыми сумракомъ берегами. Только на югѣ, гдѣ виднѣлась вдали пологая возвышенность, небо было темнѣе и иногда точно вздрагивало отъ слабыхъ вспышекъ молніи. Мой барометръ быстро падалъ, предвѣщая грозу. Спать мнѣ не хотѣлось, я остался на палубѣ и сталъ ждать наступленіе ея. Вспыхиванія неба на югѣ становились чаще и сильнее, составляя какой-то зловѣщій контрастъ съ погруженной въ сонъ и полумракъ окрестностью. Гроза приближалась, молніи вспыхивали чаще и чаще, и вскорѣ издали стали доноситься глухія громыханья. Казалось тамъ вдали шла какая-то титаническая борьба между силами земли и неба, свѣта и тьмы, которая волновала зрителя и вовлекала его въ свои перипитіи. Небо то загоралось изъ конца въ конецъ, содрогалось и меркло, угрожая землѣ глухими раскатами грома, то изъ выси его въ грудь земли вонзалась извилистая, какъ мечь архангела, молнія, которая, постоявъ немного, точно не имѣя силы проникнуть далѣе въ кору земли, мгновенно и неожиданно тухла, покрывая свое исчезновеніе яростнымъ трескомъ, отъ котораго, казалось, поролось на части все небо. Становилось страшно, и эта зловѣщая жуть еще росла оттого, что все кругомъ спало въ безмятежномъ покоѣ. Но вотъ съ юга донеслось первое дуновеніе прохлады. Порывы ея налетали все чаще и чаще, какъ авангардъ медленно надвигавшихся черныхъ тучъ. Вода на озерѣ зарябила, упавшія вымпела зазмѣились на мачтахъ, пали первыя холодныя капли дождя, и молніи загорались не только на югѣ, но и вправо и влѣво. Черезъ пять минутъ гладкое озеро потемнѣло и надулось, вода закачалась, и гряды волнъ со вспѣненными верхами побѣжали по нему, флаги яростно бились, веревки хлопали о мачты, закрутились на пристани брошенныя бумаги и соръ, и надо было крѣпко
С. 24
надвинуть фуражку и застегнуть пуговицы. Мы попали въ самый развалъ битвы. «Кивачъ» закачался, скрипя о пристань, заколыхались кругомъ барки, двигая мачтами, и пошли вертеться на якорной цѣпи. Какая перемѣна! Давно ли все было недвижно и сонно кругомъ, а теперь свистъ и вой вѣтра мѣшался съ всплесками воды, скрипомъ дерева, и все покрывали собой жесткіе, рѣзкіе звуки грома. Но въ хаосъ разгулявшейся природы не вмѣшалъ своего голоса одинъ человѣкъ. Люди спали еще Однако вотъ и они. Очевидно, никто не ждалъ бури, и теперь, когда барки съ жалобнымъ скрипомъ затерлись другъ о друга, и одна, бороздя якорь по дну, сдвинулась съ мѣста и нажала на сосѣдей, сонные, встрепаные бурлаки выскочили наверхъ. И вотъ въ величественное и зловѣщее зрѣлище бури люди внесли свой комическій элементъ: этимъ лохматымъ, камаринскимъ мужикамъ было не до красотъ природы, а вотъ какъ навалитъ барку на барку, да помнетъ бока, да полопаются канаты, да въ широкія щели польетъ вода, подмачивая муку, такъ задастъ те хозяинъ звону почище этого грома. И люди кучами метались по палубамъ, тянули что-то, отчаянно ругаясь, перебегали съ барки на барку и завозили на лодкахъ какія-то снасти. Нашъ капитанъ тоже дѣлалъ распоряженія съ мостика, и матросы лихорадочно, но уверенно подвязывали разныя снасти и накрывали брезентами грузы и люки. Пошелъ сильный косой дождь, и стало светлее.
Былъ уже часъ ночи, срокъ отхода «Кивача», но мы и не думали трогаться.
– Что-жъ не едемъ?—спрашиваю матроса.
– Где-же ѣхать, вишь какая буря!
– Что за буря, это ли бѵря!
– Нашему «Кивачу» и то буря. Онъ заслуженный, должонъ беречься.
– Когда-жъ двинемся?
– Должно часа черезъ полтора,—отвечаетъ матросъ, зевая, и уходитъ спать.
На палубе пусто, только я да дождь, который хлещетъ, образуя лужи на полу и въ складкахъ брезента. Мнѣ онъ не мѣшаетъ, потомучто я спрятался подъ резиновую накидку и стою спиной къ нему и ветру, наблюдая уходъ грозы. Бурлаки, натопавъ и накричавъ, снова скрылись подъ палубу, и опять все тихо кругомъ, только дождь сѣчетъ воду и землю. Становится совсемъ светло, гроза замираетъ вдали, дождь стихаетъ, и на палубе
С. 25
«Кивача» появляется капитанъ въ такой же накидке, какъ на мнѣ. Вылѣзаетъ команда, облачившаяся въ разныя непромокаемости, штурманъ сталъ къ рулю, и «Кивачъ», сбросивъ сходни и подобравъ причалы, началъ ерзать, стараясь выбраться изъ толпы барокъ. Вотъ онъ выбрался, выставилъ носъ въ озеро и, покачиваясь, пошелъ полнымъ ходомъ впередъ, а Вознесенье стало таять у насъ за кормой. Я не уходилъ съ палубы — надо-же было посмотрѣть Онего-озеро, о которомъ говорится въ каждомъ учебнике географіи. А ну-ка почитаемъ географію!
Названіе Онего, очевидно, не русское, а финское, и когда русскіе сюда попали, въ точности неизвестно. Это были несомненно новгородцы, заселившіе всю эту озерную полосу до Белаго моря. По очертанію оно сильно разнится отъ Ладоги, потомучто очень длинно, но по характеру береговъ сходно съ нимъ: южный берегъ низкій, топкій, а северо-западный еще более изрезанъ, чѣмъ на Ладоге, образуя пять длинныхъ узкихъ губъ и длинный изогнутый Повенецкій заливъ. Онего почти вдвое меньше Ладоги (8569,9 кв. в. или 9751,1 кв. км.), но все еще такъ велико, что въ 18 разъ превосходитъ Женевское озеро и является вторымъ по величине въ Европе. Особенно разительно различіе въ его длине и ширине: длина 210 в., наибольшая ширина всего 85. Извилистые берега охватываютъ его линіей въ 1.200 в. Разъ Свирь течетъ изъ него въ Ладогу, то ясно, что Онего лежитъ выше его надъ уровнемъ моря, а именно на высоте 125 ф. (43 м.). и принадлежитъ къ кольцу большихъ озеръ, охватывающихъ Ладогу со всехъ сторонъ. Сходство съ Ладогой довершается еще тѣмъ, что большая часть острововъ и наибольшія глубины расположены въ северной части озера. Здесь особенно кидается въ глаза большой островъ Климецкій, расположенный при южномъ конце полуострова Заонежье. Возле него къ западу, при входе въ Лижемскую губу, залегаютъ, если такъ можно выразиться, пучины; онѣ залегаютъ вдоль тѣхъ же линій, по которымъ вытянуты полуострова и острова, а именно: съ с.-з. на ю.-в., причемъ наибольшая глубина не превосходитъ 68 саженъ. Есть еще пучина въ самомъ северномъ конце Повенецкаго залива, но глубина тамъ всего 44 с. Высокій северный берегъ съ его шкерами и фьордами, носитъ совершенно финскій характеръ. Обнаженный гранитъ и другія кристаллическія породы отшлифованы и отполированы великимъ Скандинавскимъ ледникомъ, ко-
С.26
С. 27
торый стекалъ и cползалъ здѣсь именно по направленію съ с-з. на ю.-в.
Отъ Ладоги Онего отличается тѣмъ, что замерзаетъ сплошь, такъ что зимой черезъ него ѣздятъ на саняхъ, и несмотря на то, что лежитъ сквернее, замерзаетъ на югк позже, а вскрывается раньше Ладоги (у Вознесенья 22 декабря и 5 мая), такъ что въ среднемъ остается свободнымъ отъ льда 205 — 231 день въ году, тоже дольше, чѣмъ Ладога. Конечно, сѣверныя губы замерзаютъ раньше. Опредѣленнаго теченія въ Онего, какъ въ Ладогѣ, не замѣчается. Значенія это озеро имѣетъ гораздо меньше, но это внутреннее море могло-бы принести большую пользу не для одного этого края, еслибы его соединили съ Бѣлымъ мо- ремъ каналомъ. А въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго, потомучто къ северу отъ Онеги расположено нѣсколько большихъ озеръ и текутъ рѣки, такъ что изъ 219 верстъ (между г. Повѣнцомъ и Сороками), которыя отдѣляютъ его отъ моря, 129 приходятся на судоходныя озера и рѣки, а остальныя 90 также частью приходятся на рѣкчки и озера, которыя стоитъ только расчистить и углубить А пока по Онего возятъ только мѣстные грузы: муку, пшено, соль и керосинъ туда; рыбу, лѣсъ, чугунъ, желѣзо и сталь—изъ него, чѣмъ занято около 550 разныхъ судовъ (въ томъ числѣ около 25 пароходовъ).
Но не буду долѣе надоедать читателю этой географіей, тѣмъ болѣе, что три часа утра, «Кивачъ», слава Богу, выбрался въ пустое озеро и тащится на сѣверъ вдоль высокаго западнаго берега, и мнѣ хочется спать. Но это не такъ просто устроить, потомучто въ Вознесеньи насѣло много спинжаковъ, которые живописно разлеглись на красныхъ диванахъ, наполнивъ бѣлесый сумракъ каюты храпомъ, свистомъ и другими сонными звуками. Но попытаемся!
Вам был полезен материал? Поделитесь этой записью!