И. Н. Ружинская, «Свои» и «чужие» духовные пастыри в борьбе за души старообрядцев (на примере Олонецкой губернии середины XIX в. )
Год описания: 1850-е
И. Н. Ружинская
(Петрозаводский университет)
«СВОИ» И «ЧУЖИЕ» ДУХОВНЫЕ ПАСТЫРИ
В БОРЬБЕ ЗА ДУШИ СТАРООБРЯДЦЕВ
(на примере Олонецкой губернии середины XIX в.)
Церковный раскол XVII века не только разделил русское общество на два непримиримых лагеря, он по сути расколол духовных пастырей на представителей официального духовенства и старообрядческих наставников. И если первые оценивали вторых не иначе как «еретиков», «лжеучителей», то вторые отзывались о первых — «никониане», «лишенные благодати», «вероотступники». Но по сути своей тех и других объединяла единая забота о пастве, и чем больше в той или иной местности находилось число сторонников «древлего православия», тем сильнее были позиции старообрядческого наставничества, а миссия православных священников в деле «вразумления заблудших» была сопряжена с большими трудностями. В этой связи пример Олонецкой губернии показателен по ряду причин:
1) край имел давние и прочные традиции старообрядчества беспоповского согласия, признанным центром которого являлась Выгореция;
2) ввиду своей труднопроходимости и малонаселённости миссионерская деятельность затрудняла общение пастыря и паствы;
3) сама Олонецкая епархия, образованная в 1828 году, ощущала острую нехватку священников официального православия, а те, что имелись, зачастую были малообразованны, не знали карельского языка в национальных районах, ощущали «нехватку в средствах», что ставило их в зависимость от местных жителей, да и часто отличались не лучшим поведением, что подтверждается документальной базой фондов Национального архива Республики Карелия № 1 и № 25. Выбор временных рамок обусловлен периодом интенсивных гонений властей на старообрядческие центры не только края, но и страны в целом. Интересным представляется проследить влияние «своих» и «чужих» духовных наставников на старообрядческую среду Олонецкой губернии в этих условиях.
В середине XIX в., по секретно собранным данным, в крае оказалось 18197 старообрядцев, что было значительно больше данных, представленных причтами. Это доказывало наличие не менее 6,8 % сторонников «старой веры» среди общего числа жителей. Особенно многочисленны в этой связи оказались Повенецкий (7164 чел.), Вытегорский (3137 чел.), Петрозаводский (2969 чел.) и Каргопольский (2863 чел.) уезды. Наряду с откровенно репрессивными мерами «искоренения раскола», власти возлагали надежды на меры духовно-нравственного плана, «примером коих должны были явиться сами священники». Однако же имеющиеся данные свидетельствуют в это время о крайне низком авторитете приходских священников среди местных жителей, особенно в местах компактного проживания старообрядцев. Так, в деревне Зубово Каргопольского уезда старовер Ф. Орлов был бит священником Д. Остроумовым за то, что на вопрос пастыря о причинах нежелания «вступить в лоно истинной церкви» тот дерзко ответил: «Когда ты перестанешь нюхать табак и пить вино, тогда и обращусь!». Священник Толвуйского уезда С. Баженов был лишен прихода за то, что «делал увещевания о заблуждении только людям бедного сословия, а кто живёт достаточно, не было внушаемо ничего». В условиях откровенной бедности многих причтов «мздоимство» было весьма распространено и не способствовало росту авторитета духовенства. В Бережно-Дубровском приходе Пудожского уезда батюшка Ф. Ордомский «неспособен» по причине нетрезвого образа жизни, а Курвужского прихода Лодейнопольского уезда священник Ф. Лавров, хотя и проживает поблизости от церкви, но посещает её «крайне редко… бывают такие праздничные и воскресные дни, в которые церковь не отпирается вовсе». Сами старообрядцы с усмешкой здесь говорят: «Батьке дашь денег, то он и так запишет». В Кимасозерском приходе Повенецкого уезда до 1852 года священник «только числился», с 1852 по 1876 годы «священник был не знающий языка карельского», а с 1878 по 1882 год «не было вовсе священника». Подобные примеры, помноженные на «откровенное потворство расколу со стороны волостных и сельских начальников»не только не ослабляли позиций старообрядчества, но и ярко контрастировали с активной пасторской деятельностью «своих» духовников, коими являлись старообрядческие наставники, своим собственным примером подавая образец благочестия. Как правило, выбранный из среды авторитетных местных «ревнителей веры» и благословлённый ими, такой наставник был не просто грамотен, но и компетентно разбирался в вопросах веры, имел старопечатные книги, исполнял духовные требы, был советчиком и в делах религиозных, и в делах мирских, осознавая себя как часть единой семьи единомышленников. Но подобная миссия предъявляла к такому наставнику высокие требования: достойный нравственный облик, ответственное исполнение религиозных «таинств», «служение не букве, а духу». Поэтому даже официальные власти отмечали всеобщую «трезвенность», «строгость жизни и расположения молитве расколоучителей». Подобная «фанатичность» старообрядческих наставников так ярко контрастировала с позицией православных священников, что не только укреплялись позиции старообрядчества, но и умножалось число их сторонников. Анализ имеющихся данных позволил выявить наличие в это время не менее 67 активных наставников (без учёта выговцев). Интересен их демографический состав: 44 мужчин и 23 женщин, 10 купцов, 4 мещан, 2 мастеровых Александровского завода и 51 крестьян. В домах десятерых из них имелись «моленные», куда старообрядцы собирались, как правило, ночью. Так, в Олонце подобная моленная комната находилась в доме известного купца-старообрядца П. Мясникова, «большого начётчика, владеющего большим запасом раскольничих книг, по которым сам отправляет службу… принадлежит к руководителям раскола по фанатизму, жизни трезвой, но характера упрямого и дурного, нередко позволяет себе произносить хулу на Храм Божий». В Оште Лодейнопольского уезда, «раскольничей монополии» подобная молельня находилась в доме известного наставника Ар. Распопина, «главного во всём околотке, хитрого, притворяющегося, в доме на чердаке устроившего тайную комнату, куда собираются для богослужения окрестные раскольники. Вместе со своим внуком, Фёдором, они «исправляют требы, перекрещивают детей». Взрослых же «перекрещивают» в Тихвине, куда оштинские старообрядцы «ездят на богослужение в разное время года» и где их «временами бывает до тысячи». Изумляет активность контактов старообрядческих наставников не только в масштабе соседних уездов, но и с иными старообрядческими центрами, чему во многом способствовала активная коммерческая деятельность некоторых. Так семь из выявленных наставников активно общались со «столичными покровителями», регулярно получая и материальную, и духовную поддержку местным старообрядцам. Такими контактами были известны Як. Кабоев, Н. Дудников, мещанин Панин, купцы П. Кузнецов, П. Мясников, Шарапов и Кабинецкая, «бывший келейник в Санкт-Петербургской молельне Касцова» Н. Антипов. Характерно, что среди «покровителей» было много выходцев из Олонецкой губернии, не только не утративших хозяйственной связи с родиной, но по-прежнему единых с ней духовно. Среди них выделялись купцы Пиккиев, Скрябина, Галашевская. Среди наставнической среды были и свои «связные» с Выгом: Ав. Ананьева, Еф. Клопов, Пел. Егорова и архангельский «торгующий крестьянин» Ал. Тукачёв. Во многом именно Тукачёв способствовал выживанию Выга в тяжёлые годы массовых высылок старообрядцев отсюда в 1855—1856 гг. Заручившись поддержкой столичных старообрядцев, Тукачёв «доставил в это время в Данилово и Лексу 300 кулей ржаной муки и другие продукты», что позволило выжить в это время «тайно возвращающимся сюда раскольникам». Сведения о подобных попытках возрождения общежительств не могли не дойти до МВД, которое «по сему факту учинило дознание», для чего тайно сюда был послан чиновник Калугин. Но расследование затянулось вплоть до 1868 г., беспрестанно перемежаемое взаимными упрёками духовных и светских ведомств в бездействии: «…действия местного начальства далеко не соответствуют цели и требованиям закона…». Тем не менее Тукачёву был воспрещён въезд на Выг, а сам он находился под полицейским надзором. Четыре известных старообрядческих наставника в это время находились в местных тюрьмах, среди них Еф. Клопов и Ив. Галанин из Пудожского уезда, а Ив. Кислов и В. Макшоков из Лодейнопольского уезда. Принадлежность старообрядчеству угрожала коммерческой деятельности многих из них, как, например, случилось с Ф. Тарасовым. Арендатору Вознесенской пристани на Свири Тарасову, по мнению властей, принадлежала совершенно особая роль в контактах со старообрядцами. Тарасов являлся «главным агентом» между лодейнопольскими, олонецкими, столичными и выговскими старообрядцами. Когда это выяснилось, Тарасов не только был лишён доходной аренды, но и сам, и его семья подверглись преследованиям, не выдержав чего, умирает жена, дети скрылись у столичных старообрядцев, а следы самого наставника теряются. Стойкость, с которой переносили подобное наставники старообрядцев, поражала власти и давала красноречивый пример как старообрядцам, так и принявшим официальное православие: «Между ними не найдётся ни одного, кто был бы предан расколу из каких-либо корыстных видов. Они толкуют о правоте своих верований, в которых особенно убеждены, готовы перенести муки и пытки… да и сами православные не только не гнушаются и живут дружно с раскольниками, но имеют почти общее всем обыкновение совращаться под старости лет в раскол, чтобы под конец жизни, как они говорят, в старой вере искупить грехи и заблуждения молодости. Тайные же раскольники становятся явными и уже никакие убеждения не могут поколебать их…».
Таким образом, в непримиримой борьбе «за умы и души» местных старообрядцев явно лидировали старообрядческие наставники, являющие деятельный пример «крепости духа», благодаря чему уже в начале ХХ века православные причты не без горести будут замечать: «Немало прихожан и во многих приходах сочувствуют расколу, слепо следуя за вожаками его…», но и сам пример духовных противников приведёт священников к мысли: «На первое место должна быть поставлена …христианская жизнь пастыря…».
Вам был полезен материал? Поделитесь этой записью!